Великий визирь Хемиун, любимец Гора Хуфу, которого греки называли фараоном Хеопсом, был однажды утром грубо пробужден от сладкого утреннего сна. Взволнованный посланец, бледный от тревоги, задыхаясь от спешки и ужаса, посмел лично ворваться в покои визиря, величайшего человека в стране после царя. Но Хемиун забыл свой гнев, когда услышал новости; то были новости, которые заставили бы задрожать храбрейшего из людей. Священная гробница царицы Хете-фер, матери самого царя Верхнего и Нижнего Египта, была взломана ворами, и все ее сокровища украдены. Хемиун отменил обычный церемониал вставания. Через час он был уже в носилках, на пути к месту преступления.
Две могучие пирамиды Дахшура возвышались над золотыми песками, как молодые горы; их грани, облицованные белым известняком, сияли на солнце. Но Хемиун не мог любоваться их блеском или роскошью раскрашенных храмов у подножия. Гордое лицо визиря оставалось бесстрастным (вельможа не обнажает своих мыслей перед рабами и другими низкорожденными), но сердце его опустилось до самых пяток его обутых в сандалии патрицианских ног. Это было хуже всего, чего он боялся, это была катастрофа. Воры украли не только сказочные драгоценности царицы, но и саму царицу. Лихорадочный поиск в близлежащих песках не обнаружил царственной мумии, не нашли даже костей, с которыми в данный момент Хемиун смирился бы, за неимением лучшего.
Визирь сошел с носилок. Даже без расшитого драгоценностями воротника, покрывавшего обычно его широкую грудь, он выглядел весьма внушительно. Годы добавили жирку к его талии, но орлиные черты Хеми-уна отражали гордость, столь величественную и столь привычную, что она казалась такой же естественной частью лица, как его природные черты. Только гордость позволяла ему держаться прямо, только достоинство мешало броситься на горячий песок и завыть, как побитый раб. Его ужас объяснялся не только оскорбленным благочестием. Он был вызван в основном мыслями о том, что случится с ним, Хемиуном, когда повелитель Двух Земель узнает, что священные останки его матери брошены для игр и скудного пропитания шакалам пустыни. Среди сотни других дел Хемиун, как визирь, нес ответственность за царские гробницы; бесполезно было объяснять Хуфу, что он не мог уследить за всем. Если визирь не может уследить за всем, он не должен быть визирем. Было бы достаточно опасно даже просто сообщить божественному царю о факте ограбления гробницы. Когда Хуфу узнает, что даже кости его матери пропали, он позаботится о том, чтобы визирь Хемиун отправился выяснять отношения с духом царственной особы лично.
Хемиун не чувствовал, как горячее солнце жжет его обнаженную голову, он был слишком занят своими мыслями. Визирь происходил из знатной семьи, родственной самому царскому дому, но он занимал столько лет высочайший пост в стране не только благодаря высокому рождению. Это был умный, способный человек, и ему понадобилось немного времени, чтобы изобрести единственный способ избежать опасности. Он рассеянно стряхнул несколько песчинок со своей безукоризненно белой юбки и приказал подать носилки, как бы мимоходом приказав казнить стражей, небрежность которых привела к катастрофе.
